Леонид Куравлев – один из самых известных российских актеров. Недавно у него был юбилей. Он очень мало дает интервью. Но в этот раз нашел возможность подвести определенные итоги, рассказать о своем творчестве и видении современных реалий.
– Однажды я увидел человека, одетого необычно для студента – гимнастёрка, галифе, сапоги, Может быть, случайно в толпе? Не знаю. Но в памяти остался именно таким.
– Вы ведь вместе учились во ВГИКе?
– В 1960 году я окончил институт, а Шукшин снимал для диплома небольшой фильм «Из Лебяжьего сообщают». Помощница по актёрам видела меня в картине «Мичман Панин» и запомнила. Она и сказала Шукшину: «Появился интересный студент. Только что окончил». – «Что он окончил? – спросил Шукшин. «ВГИК». – «А, наш. Пригласите его, я на него посмотрю». Я приехал и узнал в Шукшине того самого необычного студента, одетого в гимнастёрку и сапоги. Хотя он уже был в костюме. Он утвердил меня на роль Сени Громова.
Это начало моей дружбы с Шукшиным, которая продолжилась фильмом «Живёт такой парень». Вот я сказал – «дружбы». Я осторожен в этом смысле, понимал, когда только он начинал снимать свои картины, что это за фигура – Василий Шукшин. Но сам Василий Макарович в одном из очерков написал, что мы друзья. Сам я бы не осмелился сказать: «Шукшин мой друг!» – когда ушёл Высоцкий, умер Шукшин, друзей сразу образовалось очень много… И вот «Живёт такой парень». Видимо, он своим талантливым взором прочитал во мне некую судьбу, некий характер, который ему пригодился в этой работе. Я там похож, характером похож…
– А каким было ваше детство?
– Я из рабочих-крестьян… Окраина Москвы. Рабочий люд. Хулиганы. У меня нет даже фотографий того периода. Всё было окружено бедностью, погружено в бедность. Причём я ведь жил у тётки Нади, родной сестры моей мамы. Мама была арестована по известной 58-й статье сразу после начала войны. По профессии она дамский парикмахер. Наверное, в назидание тем, кто любил языком чесать. Хотя она была как раз молчаливой… Её сослали в Караганду. И она там работала на металлургическом заводе. Женщина-то! После того как отработала там пять лет, она не имела права жить в Москве, её послали на Кольский полуостров. Посёлок Зашеек. Деревообрабатывающий завод на красивом озере Имандра. Там я провёл около года, учился в 5-м классе. Потом опять вернулся в Москву. А вскоре вернулась и мама. Но детство – оно всегда счастливое, даже такое, какое у меня было.
– А вы мечтали стать именно актёром?
– Да нет… Я, заканчивая десятилетку, учился в очень талантливом классе. У нас было семь медалистов – золотых и серебряных. Но в семье, как известно, не без урода. У меня с математикой было очень плохо. При словах «синус», «косинус» я мог потерять сознание. А все говорили: «Я пойду туда, я пойду сюда», – класс был очень успешным. А я что? А я куда? А я зачем родился, для чего?
Моя двоюродная сестра поступала во ВГИК. Мы жили все вместе в коммуналке. Увидев мои муки, она сказала: «Иди во ВГИК, там никакой математики. Прочитаешь стихотворение какое-нибудь, прозу, басню Крылова». Я догадался не читать «Ворону и лисицу», потому что эту басню читали через одного. Ну сколько можно! У Крылова примерно 220 басен. Есть такая басня «Слон в случае». И вот я её и читал. И ещё – «Бабий бунт» из «Поднятой целины» Шолохова и отрывок из поэмы «Хорошо» Маяковского. И дошёл до третьего тура, а дальше меня не пустили.
Но ко мне подошёл один из членов комиссии и сказал: «Приходите на следующий год. Что-то в вас есть, я это чувствую». Я пошёл работать на фабрику ёлочных украшений и линз для объективов, а когда снова пришёл во ВГИК, попал к Борису Владимировичу Бибикову. Человек МХАТа, он набирал курс, который я и окончил.
Но возвращаясь к Шукшину… Он много расспрашивал про мою жизнь, приглашал в соавторство тебя, актёра, человека. «Вот приехал сейчас ко мне на репетицию, – говорил он, – обратил внимание в автобусе на кого-то? Расскажи». О каждом из нас он мог написать рассказ, прибавив, может быть, свою фантазию.
– Случались ли какие-то размолвки, конфликты в работе с Шукшиным?
– Однажды Шукшин позвонил и сказал, что есть сценарий для меня, главная роль. «Приезжай на студию Горького». Приехал, сценарий – «Печки-лавочки». Догадался спросить почему-то: «А не будет ли это продолжением фильма «Живёт такой парень», мол, главный герой – это повзрослевший Паша Колокольников?» А он говорит: «Ну и что? Это наша тема. Мы её продолжим и будем разговаривать со зрителем». Но деталь такая: вручая мне сценарий, он сказал: «Ты же знаешь, как я быстро снимаю. Нигде больше ты занять себя не должен». И вдруг буквально берёт меня за руку и как младенца ведёт в кабинет к Бритикову, директору студии, и говорит: «Вот мой Иван. Только скажите ему, чтобы он нигде больше не снимался». Бритиков говорит: «Понял?». Я говорю: «Понял». А у меня уже были предложения… Говорухин, роль – Робинзон Крузо. Я сразу не поверил: «Какой Робинзон Крузо? Только Колокольников! Только Балаганов Шура!» Я задумался и пришёл к выводу, что надо играть разные роли, звать на помощь перевоплощение. И решил, что не буду сниматься в «Печках-лавочках». Но моя ошибка была в том, что я не позвонил Шукшину. Надо было сразу это сделать, а я промедлил.
И вот иду по студии Горького. Длинный коридор. И навстречу мне идёт человек – фигура такая расплывчатая, свет контровой. Но по походке узнаю Шукшина. Сердце моё заболело. Встречаемся, как на дуэли. Левым боком он облокотился на стенку, правую руку спрятал в карман, сощурил глаза, лицо задеревенело, заходили знаменитые шукшинские желваки по лицу. В это время он меня ненавидел: «Ну что же ты мне, б…, под самый дых-то дал?» Я стал себя спасать: «Подожди, Вася. Ты неправ. Ты написал сценарий, очень долго думал об Иване, главном герое. Тебе он знаком от и до, до кончиков ногтей, до поворота головы, знаком тебе в каждом жесте… Какой Куравлёв сможет сыграть твоего Ивана? Играй сам!» Он как-то обвёл меня взглядом. Его осенило: «Да». Я говорю: «Конечно, да, Вася! Ты прекрасный актёр. Это же не комплимент. Ты это знаешь сам». Оттаял, совсем оттаял Шукшин. Улыбнулся. И мы расстались как друзья.
Я горжусь тем, что подарил зрителям живого Шукшина в роли Ивана в «Печках-лавочках». Последний кадр в этом фильме. Помните его? Теперь это – памятник на горе Пикет.
Шукшин – необычная фигура в истории русского искусства. Он не только режиссёр со своим языком, который нельзя ни с кем спутать. Неохватная фигура – человек будущего. Он ещё не расшифрован по-настоящему. Эта его дикая, сумасшедшая любовь к народу, к нации, причастность к ней… Он страдал очень. Страдал за народ. Он – нерв. Ему и была предназначена, видно, из-за этого, короткая жизнь.
– А в фильме о Степане Разине вы ведь тоже должны были играть одну из главных ролей?
– Помните, Пашка Колокольников всё время подпевает самому себе песню о Разине: «И за борт её бросает в набежавшую волну»?.. «Живёт такой парень» – росточек такой зелёненький, который пробился сквозь асфальт… Это мечта Шукшина – поднаторев, снимать фильм о Разине. Я должен был играть есаула Ларьку. Встретились на «Мосфильме». «Здорово». – «Здорово». – «Как жизнь? Как что?» И вдруг я задал вопрос Шукшину: «Вася, а кто такой Ларька? Кого играть?» Он несколько задумался, потом ответил: «А играй Берию при Сталине, вот кто такой Ларька. Всей душой в своём хозяине». Эта роль была настолько разнообразной – он и добрый, он и жестокий. Каждая черта очень ярко была представлена. Там всё в одном человеке, всё сошлось, и на очень сильном градусе. На очень сильном. Но… судьба распорядилась так, что Шукшину не удалось снять этот фильм. Ранняя смерть, ранняя погибель… Ах, какой был бы фильм!..
– И ваша судьба дальнейшая, судьба артиста Леонида Куравлёва, уже после работы с Шукшиным?..
– С лёгкой руки Шукшина я стал очень много сниматься, он как бы предложил меня режиссёрскому сообществу: «Обратите внимание на этого артиста – Куравлёв его фамилия. Может быть, вам он пригодится». И на меня обратили внимание. Швейцер, Гайдай. Татьяна Михайловна Лиознова, Панфилов, мой «Афоня» у Данелии.
Светлый период, когда я снимался у Гайдая в фильме «Иван Васильевич меняет профессию». Сколько мне раз говорили простые люди на улице: мол, домой идёшь, на работе что-то не так, да и дома, приходишь, включаешь «Ивана Васильевича»… и жизнь – опять жизнь, и радуешься.
Говорят, и я всегда говорю, что вот я, да я, я снялся… Но ведь это режиссёры питали меня своим талантом, делали всякий раз талантливее, потому что вкладывали в меня свой гений. И конечно же, мои партнёры. С кем я только не снимался, с великими актёрами! Перечислять их можно долго и долго. Высоцкий, Санаев, Яковлев, Чурикова… Много, очень много. Я им тоже благодарен. Они тоже заряжали меня своим талантом.
– Вашу актёрскую судьбу можно назвать счастливой?
– К сожалению, сейчас модно ругать прошлое время. Это очень прискорбно. Получается по-предательски. Олигархи какие-то, а народ – «ватник» какой-то. Почему? Я очень, очень люблю то время, я его не предаю. Была молодость: влюблялся, учился, очень хорошо женился. Снимались замечательные картины. Это был ренессанс кинематографа. Где сейчас это?
– Как сегодня живётся Леониду Куравлёву? Чем он занимается? Что его радует?
– У меня было много предложений, и сейчас идут. Я отказываюсь. Не могу сниматься в том, что мне предлагается. Это неинтересно. По-прежнему много читаю. У меня большая библиотека. Внуки – три мужика. Степан – двенадцати лет, занимается баскетболом. Выше меня, иногда я в ужас прихожу. Средний, Фёдор, – восьми, увлекается рисованием и спортом – борьбой. А младшему, Гришеньке, – пять. Очень живой, очень сообразительный. Очень быстрый на мысли, очень забавный. Они-то меня и держат на поверхности. У меня умерла жена, мне очень грустно бывает, очень грустно…
Но жизнь продолжается. Есть для чего жить. Давайте жить, а? Как у Шукшина в картине «Живёт такой парень», последний кадр: «Значит, будем жить».
Из интервью Л.Куравлева «Литературной газете»
Интервью брала Н.Замскова
Фото: С.Иванов